Стихи, появляющиеся, как музыка, неизвестно откуда, спонтанно,
звучат иногда, как Рихтер, а иногда, как Сантана,
а иногда так жалобно, как песнь одинокой выпи,
будто где-то жизнь продолжается, а ты из неё уже выбыл.
Вот строчки приходят медленно, словно топчутся на порожке.
Вот льются внезапным ливнем, ручьями бегут по дорожке,
мимо мокрой, ажурной лавочки, вспоминающей дни без осадков,
с поцелуями и касаниями... Дни, ушедшие без остатка...
Стихи говорят и странное, но чаще совсем не прямо,
а фоном, шифром: «Пожалуйста, позвони ей, не будь упрямым!
Ни она без тебя, ни ты без неё не можете, это ясно.
Позвони ей, пока оно теплится... чувство... пока не угасло...»
А потом строка-наказание, сомнения и рефлексы,
и скептический голос юродствует: «Любовь — это жажда секса...»
А трагический голос устал уже и безнадёжно стонет...
И ещё кто-то тихо благодарит за всё, что прожил и понял...
2017
звучат иногда, как Рихтер, а иногда, как Сантана,
а иногда так жалобно, как песнь одинокой выпи,
будто где-то жизнь продолжается, а ты из неё уже выбыл.
Вот строчки приходят медленно, словно топчутся на порожке.
Вот льются внезапным ливнем, ручьями бегут по дорожке,
мимо мокрой, ажурной лавочки, вспоминающей дни без осадков,
с поцелуями и касаниями... Дни, ушедшие без остатка...
Стихи говорят и странное, но чаще совсем не прямо,
а фоном, шифром: «Пожалуйста, позвони ей, не будь упрямым!
Ни она без тебя, ни ты без неё не можете, это ясно.
Позвони ей, пока оно теплится... чувство... пока не угасло...»
А потом строка-наказание, сомнения и рефлексы,
и скептический голос юродствует: «Любовь — это жажда секса...»
А трагический голос устал уже и безнадёжно стонет...
И ещё кто-то тихо благодарит за всё, что прожил и понял...
2017
