Что-то в её глазах не нравилось мне, пугало,
на ум приходили битвы, отчаянье, боль, Валгалла...
Спросил бы её: «Какая ты?» Она бы легко солгала,
я в этом не сомневался, я прожил уже немало.
Не нравились мне ни битвы, ни пагубные глаголы,
хватало обычной жизни, её кровожадной школы.
Конечно, нам всем охота владельцем быть идеала,
но в душах красавиц чаще густой «аромат» спортзала.
А там, где сирени в душах, гвоздики и маттиолы,
там страсть их хозяйки глушат в себе, как савонаролы,
там нежность боится света, а честность свободной речи,
за это мужлан и скряга трясут их за белы плечи.
А чё ты трясёшь-то грушу, надеясь увидеть сливы?
Зачем тебе ум и душу? Мечтаешь ведь о красивой.
А форма опять и снова задавит смысл содержанья,
ей в этих её стараньях нет равного подражанья.
2024
на ум приходили битвы, отчаянье, боль, Валгалла...
Спросил бы её: «Какая ты?» Она бы легко солгала,
я в этом не сомневался, я прожил уже немало.
Не нравились мне ни битвы, ни пагубные глаголы,
хватало обычной жизни, её кровожадной школы.
Конечно, нам всем охота владельцем быть идеала,
но в душах красавиц чаще густой «аромат» спортзала.
А там, где сирени в душах, гвоздики и маттиолы,
там страсть их хозяйки глушат в себе, как савонаролы,
там нежность боится света, а честность свободной речи,
за это мужлан и скряга трясут их за белы плечи.
А чё ты трясёшь-то грушу, надеясь увидеть сливы?
Зачем тебе ум и душу? Мечтаешь ведь о красивой.
А форма опять и снова задавит смысл содержанья,
ей в этих её стараньях нет равного подражанья.
2024
