Мы здесь

Мы, может, здесь затем, чтоб выйти на балкон и слушать пенье птиц...
В объятьях баловниц пить счастье без границ, как воду из криниц...
Зачем ещё, зачем? Раз век настолько мал, что много не успеть?
Увидел, замер, смолк, обнял, поцеловал... и тоже можешь петь...

Пусть птица на тебя посмотрит, удивясь, с высот зелёных крон.
В глубокой синеве так явна с небом связь, так виден твой урон:
«О чём, счастливый, он?!. Ведь у него гнездо... кушетка и экран...
А мне ещё лететь за горы и леса... и тёмный океан...»

Мы здесь не для того, чтоб ныть и упускать единственный свой шанс —
почувствовать любовь... дыханье ветерка... от нежности впасть в транс...
Ты, гладь меня, ты гладь, луч солнца золотой, и моря лёгкий бриз...
Я, может, научусь висеть над пустотой, хватаясь за карниз...

Но не упасть нельзя... Здесь всё предрешено: и кто умрёт во сне,
и кто глядел весь день, потом открыл окно... и он теперь на дне...
и кто за горизонт спешил, как чемпион, красив и быстр, и смел,
но вот, не повезло, не стал богат, умён, стать лучшим не сумел...

Пойдёт холодный дождь, закроется балкон, откроется ноутбук:
«Привет, огромный мир! И там, и здесь — всё сон... Не разорвать мне круг...
Найди мне вид полей в ромашках, в ковыле, я гляну и вздохну...
Зачем я, для чего родился на земле? И жизнь живу одну?

Вот женщина идёт так плавно по песку к нахлынувшей волне...
А я? Что я могу? Пить пиво под тоску... Ей не грустить по мне...
Мне не бежать за ней, смеющейся, родной, залюбленной до слёз,
пленительной такой — хватило бы одной, чтоб обойтись без грёз...

Я вышел бы другим, я стал бы жить сейчас, впервые с тех времён,
когда вдруг осознал, что Бог — он слышит нас, и всех нас любит он.
Что любит и меня! Он просто занят тем, что больше, что важней...
А я... Я подожду... Нормально... Нет проблем... Хоть до скончанья дней...»

Придёт моя пора... Я тоже полечу в далёкие края...
А, может, побреду с балкона по лучу к истокам бытия...
Останется внизу мой город... и не мой... луга, леса, поля...
Останется страна... весь континент живой... и грешная Земля...

Зачем я здесь, зачем... Чтоб взгляд свой отвести от мудрости страниц,
взглянуть на горизонт в жемчужных облаках и сполохах зарниц,
на море, на волну, на россыпи огней, на горную гряду...
Любить всего одну, аж до скончанья дней, и там, куда иду...

Люби меня и ты, без этого я пуст! И жизнь моя пуста.
Пусть без конца поёт мне ветер-златоуст о том, что всё тщета,
как Дьявол у виска... Но в ангельских глазах — невыразимый свет
и странная для нас, живущих, мысль о том, что ничего и нет...

Мы просто Божества красивый долгий сон о жизни, о весне...
О том, как ты и я хотим найти резон в сердцах своих и вне...
И вот когда уже так истина близка, что слышен аромат
её или его... Нам говорят: «Пока! Прощайте... Шах и мат...»

Зачем вы так, зачем?.. «Обидеть малых сих» — достойно ли богов?
Жестокость ваших дел, коварство ваших сил не знает берегов.
Ау!.. Молчит пейзаж... И ленточки дорог... И облака... И даль...
Страдания, мечты — всё это видит Бог... Всё знает... И не жаль...

А было б жаль, тогда, сошёл бы он с ума, рассыпался бы в прах...
А может, весь в слезах, достал бы всех скотов в подземных бункерах
и вытащил на Суд, и всё перекроил на новый, светлый лад...
Да если б просто был... Да искренне любил... И всё... Я был бы рад...

2025

Рассказывай мне сказки

- Рассказывай мне сказки, а я под них усну,
  Шахерезад ты мой.
- Ну, вот одна из них... Я как-то загулял
  и не пришёл домой...

- А я тебя убила. Нет, выгнала, как злую
  собаку на мороз.
- Меня другая сразу с любовью подхватила,
  поцеловала в нос...

- А я её убила! Нет, била мокрой тряпкой
  сначала по губам.
  А нефиг целоваться с моим любимым мужем.
  Прицел... и снова — бам!..

- Пока вы там дерётесь, пошёл я, значит, грустный
  картину рисовать,
  поскольку я — художник, и жизнь моя — искусство,
  и мне на всё плевать...

  Что на картине было? Конечно, самой милой
  вся стать моей жены.
  Которая всё била какого-то дебила
  с чертами Сатаны.

  Тот плакал, вырывался, кричал, что всё расскажет,
  что Богу позвонит...
  Но ты ему всю морду разрисовала сажей —
  мол, накось, паразит!

  Господь послал мне Музу, держу её в объятье...
  Ты спи, любовь моя...
  Я не хожу налево. Не нужно мне проклятий.
  И прочего бабья.

  Мне нужно лишь покоя. Да счастья быть с тобою...
  Да красок... Да вина...
  А что для счастья нужно? Для счастья нужно двое.
  И ты из них одна.

  2025

Душа желает капельку вина...

Душа желает капельку вина,
ну, ладно, пусть не капельку, бутылку.
Но почему должна сидеть вина
гвоздём за это у меня в затылке?

В моём мозгу? Ну, точно, не должна.
Я пью с тобой в душевной атмосфере,
а в ней любовь к тебе растворена,
как музыка и тени в интерьере.

Как чувства, память, тихий разговор,
как запахи и даже феромоны,
они освобождаются из пор
и входят в нас, не ведая препоны.

Всё — химия, сказали бы одни.
Всё — деньги, утверждали бы другие.
Давай сбежим от этой болтовни
туда, где лишь инстинкты вековые.

Они уже готовятся к прыжку,
переминают лапы, смотрят длинно...
Хотя не скажешь, глядя, что могу...
Что можешь ты... А с виду так невинна...

Кто смотрит чаще мельком на часы,
тот жаждет больше, тот и бросит слово...
Душа желает капельку росы...
Грибного свойства... Или кружевного...

Нам шлёт лучи оранжевый торшер,
так вечер тёпл, так вечер апельсинов...
Постель нежна для круглых мягких сфер,
им так приятны нежности ворсинок.

Но я нежней, а ты... куда там мне...
Всё так открыто, явно и нескромно...
«Смотри, как наши тени на стене
вульгарны и немыслимо огромны!»

Да, я согласен, выключаем свет.
Свет исчезает, тьма картину рушит.
И никаких запретов больше нет.
И нет морали или прочей чуши.

Есть ты и я... И звёзды... Ночь и тьма...
Твой аромат... И мой... Ещё есть стоны...
Ты так звучишь... Ты — музыка сама...
Играй, звучи, нас слышат миллионы...

Нас видят люди тысячи планет.
Нам шлют привет из стольких измерений,
что нет числа им, счёта душам нет,
есть пониманье, грусть... и одобренье...

И сожаленье, что не долог век
ни наш с тобой, ни в далях — очевидца.
Мы — каталог... живой... безумных нег,
которым невозможно научиться...

2025

Всё на свете

Всё на свете могло быть прекрасно, мой друг,
даже порно, представь, даже порно,
если б не было грязных деляческих рук
и эстетики их подзаборной.

Всё испортят, из музыки сделают мрак,
из дерьма, писсуаров — искусство...
Я пишу ещё красками — вот я чудак...
Мне от злого новаторства грустно.

Что им скажешь? Что прост не бывает цветок?
Или космос... Всё требует страсти...
И ума... Что поэзия — выжимка, сок
из пустых стихотворных схоластик.

Всё могло быть поэзией, музыкой, сном,
как любовь на холстах Боттичелли,
но музеи всегда победит гастроном,
но органные залы — бордели.

И война побеждает опять тишину,
щебетания, пения, всплески...
Там, где мать подходила с улыбкой к окну —
стёкла вдребезги, в прах занавески...

Нет цветущих деревьев, красот городов,
есть руины, воронки и рвота...
Из невесток и жён понаделали вдов,
из детишек — калек и сироток.

И живут, припеваючи — деньги рекой,
никаких угрызений, укоров...
Там, где совесть была — только раж воровской,
только бодрая ложь военкоров.

Только серой бездарности полная власть,
путь к ней бандой чекистов проложен.
И опять же, зачем? Чтобы грабить и красть
с государственно-честною рожей.

Эта рожа стремится стать в ряд королей,
наплевать ей на беды и боли,
он маньяк, он преступник, он враль из вралей,
он убил, он украл — и доволен.

Если б не был народ так труслив или глуп,
и нашёлся бы нужный инвестор,
из царька получился бы ладненький труп,
а из мира — прекрасное место.

Мы бы жили лет сто, не боясь, а смеясь,
наслаждаясь красотами света.
И была бы священной любовная связь,
и все книги и фильмы — про это.

Ну, а тем, кто, как чёрт, презирает любовь,
как идею считает бредовой,
что бы делали? Верно — пускали бы кровь,
заставляя напиться ей вдоволь.

2025

Бегство в Моравию

Что проку в красоте, которая глупа?
А в той, что предаёт? А в той, что дышит ядом?
Не станем горевать, откроем погреба
и будем пить вино, и любоваться садом.

А в нём уже трава и пчёлы, и шмели,
они сосут нектар, пыльцу таскают в ульи.
К нам женщины придут от кухонь, от земли
и будут с нами пить, шутя, чтоб мы им вдули.

Мы будем с ними петь. Мы станем танцевать.
Играй, цыган, играй, на скрипке, на гармошке!
Красавицы горьки. И жадны. Наплевать.
А наши бабы — мёд. И ласковы, как кошки.

Как любят нас они... Дай бог, чтоб так могла
графиня и княжна, мадам и королева.
Вот нужное словцо — и дева поплыла.
Направо — сеновал. Густой порост — налево.

Повсюду виноград. Расчерчены холмы
рядами всех сортов... Мерло, трамин, франковка...
Сегодня звездопад! Расслаблены умы.
В душе такая блажь, что говорить неловко...

О чём ещё мечтать? Чего ещё хотеть?
Румянец в полщеки у крепенькой подружки
лишь подтверждает мысль, что город — это клеть,
чем дальше от него, тем искренней пирушки.

Здесь сердце отдохнёт, очистится душа,
а тело загорит, и взгляды станут проще.
Орёл, там высоко, над винницей кружа,
мечтает, чтоб я сдох, но крылья зря полощет.

Ещё я поживу, спускаясь по тропе,
к извилистой реке, к спокойному теченью,
присяду и стихи начну писать тебе,
а больше нет ни в чём ни смысла, ни значенья.

Лошадка, ты куда везёшь телегу дров?
Ты, мельница, сейчас какие мелешь зёрна?
А кто там, на холме пасёт стада коров?
Не видно никого. И овцы беспризорны.

И я сижу, как перст, как взрослый сирота,
но нет, всё хорошо, я не один, я с вами...
Не режу вены рук, не прыгаю с моста,
не набираю вес, валяясь на диване.

Кто может без меня — пускай себе живёт,
друзей найдёт, подруг, вторую половину,
отращивает грудь, а с нею и живот,
твердя, что до него была она невинна.

Пускай себе, пускай... Что мне их ложь и грязь?
Она для них нектар? Амброзия? И ладно.
Ну, раз ты с пятачком — из грязи не вылазь,
и я забуду связь с тобой, такою складной.

Мне точно повезёт, я знаю, я хорош,
и это видит рожь, и дерево, и птица,
и ты, что весела и лучше не найдёшь,
вчерашняя моя случайная девица.

Как эта жизнь пьянит, когда она чиста,
когда ты нужен ей и в радости, и в грусти.
Любовь, она везде. Раз в сердце доброта,
обнимет кто-то вас и больше не отпустит...

2025

Был бы помоложе...

Был бы помоложе,
написал бы оду
о груди, что пахнет
молоком и мёдом.

О глазах манящих,
словно тёмный омут,
будто говорящих:
«Никому другому...»

О губах, которым
не найти замены.
Тем, что любят споры
или тем, что вены.

Впрочем, те и эти
ритмы и рефрены
ценят больше жизни,
больше Ойкумены.

А ещё о крепких,
круглых ягодицах,
что зовут по степи
дикой прокатиться.

О ногах красивых,
бесподобных, гладких
я б писал курсивом
яви и догадки.

Где вы, ножки, были?
Чьи ласкали плечи?
«Мы за род молили
весь наш человечий...»

Был бы помоложе...
Посмелей, покраше,
пил бы не из лужи,
из нектарной чаши.

Перебрал бы сотню,
но нашёл такую,
что от губ отводишь
и уже тоскуешь.

Годы мои годы,
сколько вас осталось?
Сердце, для чего ты
в эту жизнь пускалось?

Любящие руки
обнимают нежно:
«Для таких вот строчек.
И меня, конечно...»

2025

Ты могла бы сказать

«Не влюбляйся в меня, - ты могла бы сказать, -
я хочу поразвлечься всего лишь...»,
но тогда я б не стал целовать, осязать
всю тебя, и везде, где изволишь.
С тем безумством и страстью, присущей глупцу,
что поверил и счастью, и чуду
в миг, когда эти губы коснулись к лицу,
как к Спасителю губы Иуды.
Я бы гладил тебя и дышал, как цветком,
как букетом холодной сирени,
что пришла и уйдёт от меня прямиком
в даль коротких, как жизнь, озарений.
Мол, почувствуй, попробуй, вдохни и умри,
это грустно, но дико прекрасно...
Захотелось любви? Бог сказал: «Да бери,
мне не жалко!.. И нет, не подвластно...»
Не заставишь любить, ни потом, ни сейчас,
ни деньгами, ни словом, ни делом...
Отчего кто-то снова уходит от вас?
Оттого, что прошло, надоело...
Там ещё миллион их... Она же — одна.
Надо пробовать, время не тратя...
Не затем ли была красота ей дана
и короткие летние платья?

2025